Сахаров Валентин Александрович

Письмо И. фон Риббентропа У. Черчиллю с информацией о его последней беседе с Гитлером представляет определенный интерес не только для историков, но и для широкой общественности, поскольку затронутые в нем проблемы происхождения и развития Второй мировой войны оказываются в центре ведущейся идеологической борьбы и психологической войны.

В своем письме И. Риббентроп пытался представить политику гитлеровской Германии в отношении Англии, как дружественную, а также обосновать непричастность свою и Гитлера к возникновению Второй мировой войны. Он предложил свою версию возникновения этой войны: как следствие усиления в Германии после подписания с СССР Пакта о ненападении, коммунистической пропаганды, поставившей под угрозу единство германского народа, что вызвало радикализацию национал-социализма. Эта версия позволяла снять или уменьшить ответственность Германии за начало Второй мировой войны. Будучи заявленной, она осталась необоснованной, противоречащей сообщаемым самим Риббентропом оценкам и мыслям Гитлера. Пытаясь оправдать себя, Риббентроп рассказывал о своих разногласиях с Гитлером, о своем негативном отношении к репрессиям, которые имели место в Германии, надеясь, что это может облегчить и положение поверженной Германии, и его собственное положение в новом мире.

Анализ содержания этого документа приводит к выводу: главное, что могло быть позитивно оценено У. Черчиллем в этом письме и могло облегчить положение Риббентропа, была версия возникновения Второй мировой войны по вине коммунистической идеологии и Советского Союза. Поэтому ознакомление У. Черчиллем И.В. Сталина с письмом И. Риббентропа могло иметь некоторое политическое значение в качестве одного из аргументов в пользу версии об ответственности СССР за осложнение его отношений с Англией.

Показания участника международной комиссии судебно-медицинских экспертов болгарского доктора А.М. Маркова о своей командировке в район Смоленска, к месту массовых захоронений в катынском лесу, где германские спецслужбы производили эксгумацию и идентификацию трупов польских офицеров, расстрелянных, как утверждалось, весной 1940 г. Цель, которая германскими властями ставилась перед этой комиссией, состояла в подтверждении обоснованности выводов германских специалистов о трехлетней давности расстрела и захоронения военнопленных, а также результатов идентификации трупов. 

Марков фиксирует факт принуждения его принять участие в работе этой комиссии. Сообщает о персональном составе комиссии и ее перемещение к месту работы в Смоленск, ознакомлении с местом раскопок могил, проведения исследования трупов германскими специалистами и условиями работы комиссии. 

На месте раскопок могил всем руководил германский судмедэксперт Бутц. Описаны производство работ по эксгумации и идентификации, проводившихся в катынском лесу и результаты осмотра могил, ознакомление членов комиссии с рассказами группы местных жителей, представленных как свидетелей расстрелов органами НКВД СССР, посещение помещения, где проводилась работы с документами, обнаруженными при трупах, служившими доказательствами 3-х летней давности захоронений, что Маркову представилось сомнительным. При втором посещении могил члены комиссии производили исследования трупов. В это время сомнения в германской версии расстрела у Маркова усилились, чему способствовала попытка доктора Орзоша подкрепить выводы немецких специалистов собственным опытом. Состояние представленных комиссии молодых деревьев с места захоронений еще более усилили эти сомнения. Аналогичные сомнения были у чешского судмедэксперта Гайека. В результате А.М. Марков не стал подписывать подготовленный германской стороной протокол и участвовать в пропагандистских мероприятиях, призванных подтвердить германскую версию катынских захоронений.